Атрет верил ей, но легче ему от этого не становилось.
— Я надеялась, что ты никогда не спросишь меня об этом, — сказала Рицпа дрожащим от слез голосом. Она всмотрелась в его лицо. — Прости меня за ту боль, которую я тебе причинила.
Атрет действительно испытывал невыносимые душевные муки. В нем закипал гнев против чего–то неведомого. Он сам не знал, какие еще он испытывает чувства, кроме борьбы с самим собой и с тем, что только что услышал. Но кое–что было предельно ясно.
— Ты знаешь, что делают в Германии с такими женщинами, как ты? — хрипло произнес он. — Обрезают волосы и топят в болоте. Это самая быстрая казнь. Чаще отец и мать такой девушки, или ее муж, отрезают ей нос и бьют плетьми. Если она выживает, ее выгоняют из села и отпускают жить в изгнании.
Рицпа ничего не сказала. Халев приполз обратно к ней и сел возле ее ног, радостно захлопав в ладоши. «Мама… мама…», Рицпа наклонилась, чтобы поднять его.
— Не прикасайся к нему!
Она вздрогнула и медленно выпрямилась, опустив руки на колени и закрыв глаза. Халев заплакал.
Атрет поднял его, разбросал по дивану несколько подушек и усадил мальчика среди них. Халев моментально успокоился.
— Кто еще знает о твоем прошлом? — спросил Атрет, снова зашагав по комнате.
— Все верующие в церкви Ефеса.
Атрет остановился и уставился на нее, на его скулах заиграли желваки.
— У тебя хватило гордости рассказать об этом стольким людям?
У Рицпы снова навернулись слезы на глаза.
— Нет! Я свидетельствовала, когда приняла Христа, а потом делала это всякий раз, когда Господь призывал меня это делать.
— Зачем?
— Чтобы помочь другим подобным мне людям найти свой путь из той тьмы, в которой я жила.
Атрета захлестнула новая волна гнева.
— Зачем ты рассказала это мне? Зачем ты рассказала мне это сейчас?
— Ты сам просил. Я же сказала, что никогда не солгу, — тихо ответила она.
— Лучше бы ты солгала!
— Лучше для кого?
— И что мне теперь делать?
Дорогой Господь, неужели этим все и должно было кончиться? Рицпа посмотрела в голубые глаза Атрета и увидела в них смерть.
— Что, по–твоему, я должен сделать с тобой сейчас, когда все о тебе знаю?
Боже, успокой мое трепещущее сердце. Он разгневан, ему больно, и он имеет право лишить меня жизни. Да будет воля Твоя. Я доверюсь Тебе. Я готова доверить Халева в Твои руки. Только, Господи, прошу Тебя…
— Говори!
— Делай все, что считаешь нужным.
Она бросает ему вызов? У нее хватает на это смелости? Атрет вынул из пояса свой нож и прошел через комнату. Схватив Рицпу за горло, он силой поставил ее на ноги. «Что считаю нужным». Она испуганно моргнула, а потом ее лицо стало спокойным, она приготовилась ко всему. Когда его пальцы сжались на ее горле, она не подняла рук, чтобы защититься. «Что считаю нужным». Он чувствовал, как бьется пульс у нее на шее, но она не просила о пощаде.
Атрет невольно вспомнил свою последнюю встречу с Юлией. Та билась в истерике, льнула к нему, клялась, что ребенок, которого она в себе носит, — его ребенок. Если бы не ее беременность, он бы убил ее за неверность. А потом он сказал Хадассе, что, если Юлия положит ребенка к его ногам, он отвернется и уйдет, пусть даже это и его дитя.
Все лгут… Юлия, Рим, все остальные, все лгут.
Он посмотрел в темные глаза Рицпы и понял, что она ему рассказала всю правду. «Я никогда не солгу, — пообещала она вскоре после того, как пришла к нему на виллу в Ефесе. — Даже если это будет стоить мне жизни.
В ее глазах он не увидел ни тени страха, только печаль. Она стояла перед ним, ее жизнь была в его руках, и она ничего не говорила в свою защиту. «Я твердо обещаю тебе, Атрет: я никогда не солгу». Его сердце забилось чаще. Одно движение руки, сжимающей нож, и все будет кончено. Или задушить ее…
Его ладони вспотели.
— Я должен убить тебя.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только его тяжелым дыханием.
— Я заслуживаю смерти. Я знаю это. Сотни раз заслуживаю.
Сердце Атрета сжалось от ее слов и от выражения ее глаз. В его памяти проплыли лица всех тех, кого он убил.
— Моя жизнь изменилась только по Божьей благодати, — сказала Рицпа.
Атрет отпустил ее. Сжав зубы, он тряхнул головой, как будто пытаясь стереть из памяти все, что она ему сейчас сказала.
— Прости, Атрет, — сказала Рицпа, пытаясь не заплакать и не сделать ему еще больнее. — Я никогда не думала, к чему приведет тот выбор, который я сделала в своей жизни. Моя мама умерла. Мой отец… — Она опустила голову. — Я не задумывалась над тем, что со мной происходит. Больно было уже от одного того, что я жила, а о том, как я живу, вообще думать не хотелось. Но я ошибалась, жестоко ошибалась.
Она положила руку ему на плечо. Когда он резко отпрянул, она инстинктивно напряглась, ожидая удара. Он мрачно сощурил глаза, и она отступила назад, стиснув руки.
Что бы он ни намеревался с ней сделать, ей нужно было сказать самое главное.
— Иисус пролил Свою кровь ради того, чтобы я очистилась от всего того, что сделала. Он отдал Свою жизнь за каждого из нас, простив нам все наши грехи. Он открыл новый путь для каждого, кто хочет по нему пойти, и я пошла. И буду идти, чего бы мне это ни стоило. Я верна Христу всем своим сердцем. И не отрекусь от Него.
Атрет вспомнил, как Хадасса стояла в коридоре темницы. «Вот, Он убивает меня…»
— Он дает новую жизнь и тебе, Атрет, — сказала Рицпа, — тебе только нужно принять ее.
Судя по всему, она думала сейчас о нем, а не о себе.
— И что, я теперь должен, как этот твой Бог, забыть все, что ты сделала? Я должен простить?
— Ты не забудешь это, как и я, — спокойно сказала она. — Пока я буду помнить о том, как жила и до чего опустилась, я буду благодарна Иисусу за то, что Он сделал для меня.
— Я рад за тебя, — усмехнулся Атрет. — Но только не ожидай от меня того же. — Нож в его руке казался непомерно тяжелым. Он привычным движением сунул нож в ножны. — Я ничего не прощу.
Рицпа напряглась, но не сказала ни слова. Она не стала протестовать, спорить, умолять — не стала делать ничего из того, чего он от нее ждал.
— Мне нужно подумать о том, что теперь делать, — категорически сказал он.
— А как же Халев?
— Отлучи его от груди. Начинай прямо сейчас.
Рицпа закрыла глаза, и Атрет увидел, что эти его слова оказались для нее больнее, чем любые побои.
Он направился к двери.
— Никуда отсюда не уходи. Слышишь? Если уйдешь, то, клянусь Тивазом, найду тебя из–под земли и убью.